fbpx

Новости

Империя Алена де Боттона

В прошлый четверг утром я вылетел в Амстердам, чтобы встретиться с писателем и философом Аленом де Боттоном. За время, прошедшее с момента пробуждения и до выхода из дома, я невольно заметил, сколько жизненных эпизодов, минута за минутой, уже были описаны и проанализированы в знаковых, высокоинтеллектуальных книгах в жанре self-help (для которого в русском языке пока не сформировалось устоявшегося термина), которые де Боттон пишет последние 20 лет.

©Raimond Wouda

Ален де Боттон читает написанную им самим заметку-подпись к картине Эрта ван дер Неера (Aert van der Neer) «Вид на реку в свете луны» (‘River View by Moonlight’) (1645) на выставке «Искусство как терапия».

В прошлый четверг утром я вылетел в Амстердам, чтобы встретиться с писателем и философом Аленом де Боттоном. За время, прошедшее с момента пробуждения и до выхода из дома, я невольно заметил, сколько жизненных эпизодов, минута за минутой, уже были описаны и проанализированы в знаковых, высокоинтеллектуальных книгах в жанре self-help (для которого в русском языке пока не сформировалось устоявшегося термина), которые де Боттон пишет последние 20 лет.

Я совершал путешествие («Искусство путешествовать», The Art of Travel, 2002); я летел из Хитроу («Неделя в аэропорту Хитроу», A Week at the Airport, 2009). По дороге я смотрел на полуобнаженных мужчин и женщин на рекламных щитах («Как больше думать о сексе», How to Think More About Sex, 2012) и следил за новостями через телефон («Новости: Инструкция по применению», News: A User’s Manual, 2014). Я летел утренним рейсом, переполненным людьми в костюмах, изучающих электронные таблицы в своих ноутбуках, и, как обычно, был обеспокоен собственным профессиональным выбором («Озабоченность статусом», Status Anxiety, 2004). Когда самолет взлетел, и мы поднялись навстречу хрупкому оранжевому рассвету, я думал сначала о смерти («Религия для атеистов», Religion for Atheists, 2012), а потом о том, с каким нетерпением я жду встречи с улицами и каналами Амстердама, города, в котором я никогда раньше не был («Архитектура счастья», The Architecture of Happiness, 2006).

Порой создается ощущение, что это мир де Боттона, и мы просто в нем живем. Работая над тем, что он описывает как «взаимодействие культуры и жизни» (“the interaction between culture and life”), де Боттон уже продал 6 млн. книг. Философ приехал в Амстердам, чтобы выступить на открытии своей выставки «Искусство – это терапия», Art is Therapy, в Государственном музее Рейксмузеум (Rijksmuseum). Параллельно проходят еще 2 выставки: в Художественной галерее Онтарио, Торонто, и в Национальной галерее Виктории, Мельбурн.

©Raimond Wouda

Вход в Rijksmuseum в Амстердаме.

Выставка Art is Therapy – квинтэссенция де Боттона. Этот человек хочет завладеть нашим вниманием в занятОм и рассеянном мире. В результате его книги, с их броскими, полемическими названиями, материализовались: в его Школе Жизни (School of Life), которая скоро откроет филиалы в Австралии, Турции, Франции и Бразилии; в ряде инновационных домов в рамках проекта Живая Архитектура (Living Architecture); в его вебсайте Почта Философа (Philosopher’s Mail), позиционирующем себя как «подлинно народный и популистский источник новостей, вместе с тем глубоко чувствующий и понимающий традиционные философско-моральные принципы». Как сообщается, эта империя уже принесла де Бонтону 7 млн. фунтов стерлингов.

Выставка Art is Therapy родилась точно так же. В прошлом году де Боттон совместно с искусствоведом Джоном Армстронгом опубликовал книгу «Искусство как терапия» (Art as Therapy). В ней утверждалось, что наши отношения с изобразительным искусством, особенно в контексте крупных художественных музеев, потеряли всякую направленность, и нам необходимо найти новые способы воссоединения с живописью и скульптурой на личном и эмоциональном уровне.

Перед началом лекции у меня было время посмотреть на вмешательство де Боттона и Армстронга в Rijksmuseum, которое представляло собой 150 размещенных повсюду крупных желтых пояснительных заметок (в стиле стикеров Post-It), помогающих людям воспринимать и осмысливать свое посещение музея в широко терапевтическом ракурсе. В этих подписях сразу узнавался де Боттон: остроумный, с высоким уровнем самосознания, страстно желающий принять и понять наши слабые, уязвимые места. “Не существует такой вещи, как великое искусство само по себе, - говорит надпись на лестнице, – есть только искусство, которое работает, делает что-то конкретно для вас».

На первый взгляд мне показалось любопытным, что де Боттон нацелил особое внимание на данный художественный музей. Государственный музей Рейксмузеум (Rijksmuseum) открылся в прошлом году после капитального (и повсеместно восхваляемого) ремонта и был переполнен. Казалось, дела шли хорошо. Три миллиона человек пришли посмотреть коллекцию музея в прошлом году и, как мне видится, они делали то, что люди обычно делают в крупных музеях. Собирались с духом, стоя перед планами этажей. Ели яблоки на скамейках. Следовали за экскурсоводами, размахивающими бумажками у них над головами.

Но именно такой бесцельный жизненный опыт и беспокоит де Боттона. Он хочет, чтобы мы взаимодействовали с изобразительным искусством с той силой потрясения и чувственной непосредственностью, которые мы более естественно ассоциируем с музыкой. Одна из его желтых заметок висела рядом с картиной «Праздник Святого Николая» (“The Feast of St Nicholas”), написанной Яном Хавикзоон Стеном (Jan Havicksz Steen) в 1660-е. В центре полотна озорная девочка с ведерком сладостей пятится от доброжелательной на вид женщины. В пояснительной записке де Боттон высказывал предположение, что данная работа проявляет терпимость в отношении жадного ребенка внутри каждого из нас и, возможно, поможет нам разобраться с нашими чувствами «уязвимости, вины, раздвоения личности, отвращения к себе». Высокий мужчина, который оказался страховым менеджером из Флориды, посмотрев на картину, интерпретировал ее по-своему. «Мне это напоминает случаи, когда вы собираете вместе всю вашу семью, и думаете, что будет весело и спокойно», сказал он. «Затем все превращается в хаос». Он скептически покосился на текст де Боттона. «Он же не говорил с художником, правда?»

Другим подписи нравились. Поскольку я носил аккредитационный бейдж представителя прессы, меня несколько раз ошибочно принимали за экскурсовода, а одна женщина - тоже американка, из Солт Лейк Сити, - подошла ко мне специально, чтобы поинтересоваться, кто сделал эти подписи к картинам. «Честное слово, они гениальны», - сказала она. Ее звали Кэти. «Я думаю, они заставляют людей остановиться и взглянуть на все это в широком, новом и невозможном для них контексте“. Она записала имя де Боттона к себе в блокнот.

В лекционном зале де Боттон изложил главную идею Искусства как Терапии с помощью слайдов и шуток. В жизни, он деятельный, эксцентричный харизматик: элегантный и подтянутый, с правильными чертами лица, детонирующий энергией, что больше свидетельствует о воспитанности, нежели о нервозности. У него чистая кожа, большой, чувственный рот, глаза цвета морской волны и удивительно гладкая лысая голова (он потерял волосы в 20 лет). Он говорил на протяжении 35 минут без шпаргалок, делая броские зарисовки истории искусства и нашей борьбы за его предназначение в нашей жизни, и его тон был дружелюбным, умным, признающим наши ошибки.

«Мы все очень беспокойны», - сказал де Боттон в разговоре об успокаивающем эффекте минимализма. «Вы озабочены. Я озабочен. Мы все очень озабочены». Все громкие имена - Аристотель, Раскин, Гегель – были освещены, но поверхностно, между делом. Вермеер, Рембрандт, де Хох - мастера, которыми заполнен Рейксмузеум - назывались «ребятами» или «парнями 17 века». По окончании лекции журналисты получили великолепные по форме ответы на свои банальные вопросы. Он был похож на застенчивого мальчика-гения на церемонии награждения.

«Так почему же вы приводите в бешенство столько людей?» - спросил я. Мы вернулись в лекционный зал, одни. Де Боттон только что провел краткую экскурсию по «Галерее Почета» Рейксмузеума под пристальным вниманием телекамер. Как и многие из его самых амбициозных проектов, «Искусство - Это Терапия» получил несколько злобных и отвратительных отзывов. «Проповедование де Боттона и его барыжная искренность делают его наименее подходящим экскурсоводом галереи, которого только можно себе представить», пишет искусствовед газеты The Guardian Адриан Сирль (Adrian Searle).

Такая враждебность преследует де Боттона с момента публикации его революционного и сенсационно успешного бестселлера «Как Пруст может изменить вашу жизнь» (How Proust Can Change Your Life) в 1997. «Этот критик был, к сожалению, сильно раздражен многими аспектами работы де Боттона, находя ее поверхностной, часто надуманной, а порой, высокомерно нравоучительной «, писала Тереза Во (Teresa Waugh) в The Spectator. В то утро какой-то голландский журналист повернулся ко мне и сказал: «Я думаю, что он видит себя в качестве современного Сократа, обходя и раздражая всех».

Первые отрицательные рецензии на его работу от специалистов по творчеству Пруста и профессоров философии, по признанию де Боттона, опустошили его. «Это было очень неожиданно и обидно. Затем моя жена, очень мудрая женщина, сказала мне: «Очевидно, что это война». Это война за сферы влияния, и мы сражаемся за то, что культура должна значить для нас».

Де Боттон изучал историю в Кембридже. Он начал работать над докторской диссертацией, но бросил, восставая против учебного заведения. Теперь каждый раз, заходя в новую область, например, интересуясь, чем Пруст, архитектура, философия или художественные музеи могут быть нам полезны, он вооружается арсеналом ответов, чтобы быть в боевой готовности. «Что мы слышим от профессоров философии: «Книги этого парня продаются в 22 000 раз лучше, чем те, которые написали мы, следовательно, он нас губит» - сказал де Боттон. «Он не имеет право на существование».

Де Боттон, конечно, стал жертвой профессиональной зависти. Он предлагает блестящие идеи. Он невероятно продуктивен (редко встает позже 6 утра). Он читает лекции на YouTube. Но все это не совсем полно объясняет, как глубоко он проникает в мысли людей и как сильно действует им на нервы.

Я решил прочитать вслух немного де Боттона, то, что меня особенно раздражает, чтобы мы могли говорить о том, почему. «Нам нужны знаменитости, чтобы сделать множество вещей вокруг сексуальными», - написал он недавно об известных людях и их участии в рекламе, - «в том числе чтение, проявление доброты, прощение и действия, направленные на социальную справедливость». «Фу», - сказал я. Ужасно.

Это была ошибка. Де Боттон посмотрел на меня. Ему, вероятно, было в высшей степени комфортно говорить о Ле Корбюзье и природе одиночества, но я явно зашел слишком далеко. Он прочел мне совершенно невообразимую лекцию о глупости интервью - «Вы отдаете себя в руки тем, кому глубоко несимпатично то, чем вы занимаетесь, и это дает им свободу говорить любые глупости» - а также о том, что он считает грубостью вопрос о том, почему он доводит людей до безумия – «У вас может быть такой вопрос о человеке, - сказал де Боттон, - но это вовсе не означает, что у этого человека есть на него ответ».

Справедливо. Несмотря на свою непреклонность, парню нечего доказывать. На каждого критика The Guardian находился Джон Апдайк, считавший де Боттона великолепным и поражающим воображение. На каждого страхового менеджера из Флориды находилась Кэти из Солт Лейк Сити. Книги, продажи, филиалы Школы Жизни говорят сами за себя. Какие бы эмоции де Боттон не вызывал, он занимает прочное место в психологической картине нашего времени.

За несколько недель до нашей встречи я посетил занятие на тему «Как реализовать свой потенциал» в его Школе Жизни недалеко от Кингс-Кросс в Лондоне. В рабочий день, после обеда, стоимостью 40 фунтов с человека - практически все места были распроданы. Кроме меня было еще 25 человек – студенты, перегруженные работой специалисты, люди, восстанавливающиеся после тяжелой болезни. В течение двух часов нас обзорно познакомили с видением Рильке, Эмерсона и социолога Ричарда Сеннетта – о том, как жить полной жизнью и сбалансировать разнонаправленные потребности – собственные, работы и других людей. Атмосфера была светской, гуманной и интеллектуальной. Мой мозг гудел от циничности моего присутствия там и от масштабов моих недостатков. Остальная часть класса просто продолжала занятие, говоря об ушедшей страсти к работе, о друзьях, с которыми им скучно, об их стремлении вернуть контроль над тем, что происходит в их жизни. «Все зыбко, - сказала женщина, которая потеряла мать, а через несколько месяцев узнала, что сама больна лейкемией. – В такой момент кажется, что ничего мрачнее быть не может».
. . .
Возвращаемся в лекционный зал. Атмосфера между нами улучшилась. Де Боттон в той или иной степени интервьюировал сам себя. «Это прежде всего самотерапия», - сказал он. Де Боттон родился в Швейцарии в 1969 году, худосочным мальчиком восьми лет приехал в Англию. Не знающий английского, он был отправлен в школу-интернат. Искусство - литература, живопись, музыка, архитектура – стало утешением молодого де Боттона, его спутником, способом «заглянуть в умы других людей и почувствовать, что он не одинок». В некоторых заметках в Рейксмузеум слышится прямая, автобиографическая мольба о том, чтобы эта работа значила для вас так же много, как для него. «Мне нужна мама - говорила подпись к буддисткой статуи 14 века, - даже если мне 44 с половиной».
©AFP

Де Боттон на рабочем месте в 2009 году, когда он в течение недели был писателем аэропорта Хитроу.

Его предки зарабатывали деньги. Его отец, Гилберт, продал фирму, которую основал, Global Asset Management, в 1999 году за 675 миллионов долларов. «Иногда моя биография воспринимается как воспитание французского аристократа» - сказал мне де Боттон. «Но все было совсем, совсем не так. Мы были семьей меркантильных евреев-иммигрантов». Каждый из нас был честолюбив. Каждый из нас был параноиком. «Мой отец повторял мне девять раз на день, что как только моя учеба закончится, я пойду работать». Тем судьбоноснее, по мнению де Боттона, было его решение в 21 год зарабатывать писательством. Чувство вины. Чувство стыда. Необходимость быть богатым и успешным (он никогда не прикасался к своему наследству). «Мой отец действительно уважал культуру, но только успешных людей, - сказал он. – Он не терпел голодающих художников».

Тайна, которую де Боттон уже разгадал, заключалась в страстном стремлении установить контакт. Понять обывателя. Почему ему не все равно, что миллионы людей бродят по дворцам высокой культуры и совсем не получают удовольствия? Ответ заключается в его няне. Де Боттона, в значительной степени, воспитывала женщина по имени Берта фон Бюрен. Он провел большую часть своего детства в ее деревне Эннетмос (Ennetmoos) в сельской Швейцарии. «Она заботилась обо мне, пока мне не исполнилось 13, и я по-прежнему отношусь к ней, как к своей матери», - сказал он мне. «Она была самым мудрым и самым добрым человеком, которого я когда-либо знал ... и она не прочла ни одной книги в своей жизни». Он по-прежнему проводит каждое лето в Эннетмосе, теперь со своей собственной семьей. Его отец уже умер; Берта еще жива. «Один очень умный парень сказал мне, что я стараюсь писать книги, которые будут понятны и моему отцу, и моей няне, - сказал де Боттон. – Что это моя экзистенциальная ситуация». Он произнес все это без единой паузы. «Я подумал, что это был самый гениальный комментарий. Он все объяснил».

Мы вышли на улицу, на солнце. Он любит находиться за границей. «Я думаю, и это очень возможно, что моя глубинная природа не очень английская», сказал де Боттон. «Я делаю странные, европейские, обнажающие душу и вырывающие из сердца признания вещи. У меня есть своего рода утопическая черта... Понимаете, Англия – эмпирическая страна циников. Это Уилл Селф (Will Self)». Амстердам вокруг нас, в котором де Боттон за день до этого открыл Школу Жизни, выглядел гораздо более перспективным. «У меня очень идеалистическое мнение об этой стране, - сказал он. - Но каково это жить здесь?»

Мы сидели в саду Рейксмузеум. Де Боттон говорил о некоторых из своих любимых писателей - Монтень и психоаналитик Дональд Винникотт - а потом он рассказал мне о технике, известной как «библиотерапия» и предлагаемой в Школе Жизни, которая, (я думаю) он думал, мне бы очень не понравилась. Идея состоит в том, что кто-то предлагает обогатить и расширить книги для чтения. «Что за куча мусора!» - воскликнул он, радостно выступая в роли своего недоброжелателя. «Что вы хотите сказать? Успокойтесь» ... И тут меня посетила мысль, которая к нему пришла давно, что наши реакции на него могут сказать больше о нас самих, нежели о нем. «Это враг?» - спросил он. «Это действительно враг?»

В аэропорту, на манер де Боттона, птичка оказалась в ловушке внутри терминала и трепыхалась между стропилам. Я проверил Twitter. Де Боттон, конечно, был на сайте. У него 439 000 подписчиков. В качестве фотографии профиля - морской пейзаж японского художника Хироши Сугимото, что, как утверждает де Боттон, эффективно противодействует беспокойству. Он только что опубликовал сообщение.

«Лучшее лекарство от плохих наклонностей», писал он, «увидеть, как они развились в ком-то другом».

EMBA ИБДА РАНХиГС
Программа